Царский офицер защищал Гомель в 41-м: как это было расскажут его фронтовые письма

Пожалуй, ничто так не раскрывает суть исторических событий, как свидетельства очевидцев. Именно таким человеком был начальник штаба полка Гомельского народного ополчения Александр Гринько, письма которого повествуют о его роли в обороне города над Сожем в августе 1941 года. А сохранил их для потомков Игорь Гринько – сын героического защитника областного центра. 

Из потомственных дворян. 

Сослуживцы Александра Гринько времён Первой мировой войны и его родственники.

Игорь Гринько собственноручно изготовил настоящую музейную экспозицию, которая рассказывает о подвиге народных ополченцев. Один из стендов он посвятил своему отцу. Здесь отдельной строкой прописано, что Александр Гринько в звании штабс-капитана участвовал в Первой мировой войне. За проявленную храбрость в боях был удостоен Георгиевских крестов, ордена Станислава и Анны III степени.

Для капитана воздушно-десантных войск в отставке Игоря Гринько дорого всё, что связано с армией. Именно поэтому он в свои 94 года с гордостью носит тельняшку. А ещё хранит память об отце Александре Гринько, который возглавил оборону Гомеля в далёком 1941 году и всей душой хотел приблизить освобождение города над Сожем от немецко-фашистских оккупантов.

– В советское время мой отец скрывал, что происходил из потомственных дворян, так как это было чревато не очень хорошими последствиями, – замечает мой интерес Игорь Александрович. – В юности, после смерти родителей, которые ушли из жизни из-за эпидемии испанского гриппа, Александра Гринько взял на воспитание дядя, который дал папе хорошее образование. Он закончил реальное (аналог гимназии) и юнкерское училища. В звании штабс-капитана участвовал в Первой мировой войне. Затем на стороне Красной армии прошёл всю Гражданскую войну. Воевал за молодую советскую республику до 1922 года. После продолжил службу, став командиром батальона. И вот в одном из полков его узнал один из солдат и доложил комиссару, что мой отец из бывших царских офицеров и в 1915 году командовал ротой. Конечно же, в советские годы, когда армия должна была считаться рабоче-крестьянской, моего отца попросили уйти в отставку и параллельно исключили из партии. Кстати, о прошлом отца в нашем довоенном доме напоминал большой письменный стол с шуфлядкой, которую папа держал закрытой на ключ. Однажды отец забыл её закрыть. Любопытство меня, 10-летнего пацана, подстёгивало, и я открыл выдвижной ящик. Там я увидел погон царского офицера и темляк на шашку – небольшой ремешок, который закреплялся на кисти, чтобы не потерять оружие во время боя. Кроме того, в ящичке лежали кавалерийские шпоры с выполненными из серебряных монет колёсиками, которые издавали цокот при ходьбе. Увидел я и небольшой пистолет системы Коровина, который выдавался офицерам, с патронами калибра 6,35 миллиметра. Заметив мою шалость, отец сразу же закрыл ящик на ключ.

Гильзы и осколки снарядов, собранные Игорем Гринько на месте боёв под Поколюбичами, стали музейными экспонатами.

Драконы над городом.

Хорошо запомнил Игорь Гринько и то, как Великая Отечественная война своим огненным дыханием прошлась по Гомелю. Причём в буквальном смысле.

– По улице Николаевской (ныне Докутович), ближе к железной дороге, находилась неф­тебаза с большущими цистернами. Их-то и разбомбили немецкие лётчики во время первых налётов на город. Стояла страшная жара, и, согласно законам физики, воздух вертикально поднимался в небо, втягивая в себя весь дым и копоть. Над Гомелем образовалась огромная чёрная туча, – делится Игорь Гринько. – И вот представьте, в городе стоит абсолютная тишина, комендантский час, и в это время из тучи повалили огромные чёрные хлопья. Я их называл «драконы». Вот тогда мне стало по-настоящему жутко. А ночью я периодически просыпался от того, что по крыше нашего дома, расположенного в районе Крестьянской, 17, стучали гильзы от стрелявшей по вражеским самолётам зенитки. Понимая, какая в городе складывается обстановка, отец решил отправить нас в эвакуацию. В ночь с 31 июля на 1 августа он посадил нас в полуторку для отправки в Горький (ныне Нижний Новгород). Сквозь сон я почувствовал, как он взял меня на руки и поцеловал, кладя в прицеп ГАЗа. Я потом ещё не раз старался понять, почему так и не проснулся, чтобы попрощаться с отцом, который в те дни готовился к защите города. 

Допризывники учебного пункта железнодорожной станции Гомель, подготовкой которых в 1930 году занимался Александр Гринько. Многие из них вошли в состав полка народного ополчения.

Командиром полка народного ополчения был назначен Фёдор Уткин, имя которого носит одна из улиц Гомеля. Кстати, он, как и мой отец, был также из царских офицеров, – замечает Игорь Гринько. – После гибели Фёдора Ефимовича на второй день боёв, согласно Полевому уставу 1938 года, командование полком принял на себя мой отец – начальник штаба полка Александр Гринько. На 13 августа 1941 года, в день выхода на боевые позиции оборонительного рубежа, полк имел три батальона: Центрального, Железнодорожного и Новобелицкого районов. В состав входило девять стрелковых рот, пулемётная рота, что соответствовало 30 стрелковым взводам. В подчинении у моего отца было пять старших командиров, 47 командиров среднего звена и 96 младших командиров, а также 1170 человек рядового состава и службы тыла. Всего на 13 августа 1941 года в полку насчитывалось 1353 ополченца. Думаю, мой отец сыграл не последнюю роль в том, что из запланированных трёх дней обороны Гомеля на рубеже длиной около 18 километров ополченцы продержались все шесть. 

Александр Гринько, 1936 год.

Давняя история

– Игорь Александрович, почему, на ваш взгляд, в городе до сих пор нет улицы или памятной доски, посвящённой Александру Гринько? – интересуюсь.

– Это давняя история. Ещё в 1965 году на 20-летие Великой Победы начальник одной из строительных организаций предложил мне увековечить имя моего отца на мемориальной доске. Я, конечно же, согласился. Принёс его фотографии. И вот прошёл месяц, другой, прошло полгода, а доска так и не появилась. Я решил навестить начальника, который встретил меня и сочувственно произнёс: «Знаешь, уже всё было готово, макет утверждён. И имя твоего отца должно было остаться в вечности, чтобы напоминать потомкам о славном сыне Отечества. Но на совещании по конечному утверждению макета доски один из, как я их называю, крючкотворцев вспомнил о том, что твой отец пропал без вести. А значит, мог и не погибнуть под Сталинградом, а перейти на сторону врага. 

«А вдруг Гринько сейчас где-нибудь в Соединённых Штатах дивизией командует? А мы его память увековечить собрались», – передал мне слова того гражданина руководитель строительной организации. 

Я тогда по-настоящему возмутился: отец три войны прошёл, защищая интересы страны, и вдруг стал предателем. Такого просто не могло быть! И вот доказательства. – Игорь Гринько показывает письма отца, в которых буквально в каждом слове сквозит ненависть к фашистам. Так, в листах к жене Виктории Игнатьевне Александр Гринько пишет: «Родная, прошу тебя, воспитай у наших деток Игоря и Вовочки самую лютую ненависть к немецким фашистам. Если бы вы только знали, что эти изверги делают! В докладе товарища Молотова приведены только 10 процентов тех фактов, которые знают и видели бойцы Красной армии. Если я и погибну, то моя смерть дорого обойдётся немцам. Ты знаешь, под Гомелем я их выбил из деревни Поколюбичи и потом, обороняя Гомель у деревни Прудок, выбивал их автоматчиков. Духом не падай, если есть отдельные сволочи, то это не советская власть, а мы вас не оставим».

«Думали, что меня раздавили…»

Александр Гринько, выйдя с остатками полка народного ополчения из окружения под Гомелем, в письмах к жене, датированных 1942 годом, описывал ситуацию, которая сложилась в 1941 году: «Мне в полк остатки железнодорожного батальона влили. Много бойцов и командиров убито… Я командовал, отдавал приказы и, стоя на командном пункте, руководил под огнём боем. А он (видимо, кто-то из сослуживцев. – Прим. ред.) бледный прошёл, такой напуганный, что я расхохотался. Ну да чёрт с ним, с этим трусом. Ты сама знаешь. Я был под миномётным огнём, немцы меня под Гомелем засекли – как раз мой командный пункт. Думали, что меня раздавили, и комиссар полка доложил в ЦК партии об этом. А я жив и здоров. Ничего, родные…»

В следующем письме Александр Иванович пишет супруге: «Я, моя родная, защищал наш родной Гомель, под которым был легко ранен в руку, но остался в строю. И два раза уже представлялся к ордену Красного Знамени, но пока ещё не получил по некоторым обстоятельствам новых боёв, когда инициатива была на стороне наших врагов. Но ничего – всё хорошо. Фашистов лупят, и я, безусловно, вскоре буду в боях в нашей родной Белоруссии, тем более что нашёл вас. Гомель разрушен и сгорел. Я его оставлял с войском, которым пришлось командовать, так как Уткин раненый попал в плен последним 19.08.41. Я выполнял особое задание ЦК КПБ(б), а потом беспрерывно участвовал в боях в БССР и УССР. Кончим войну, разобьём свиную вшивую немецкую свору и получим такую жизнь, что будет ещё лучше. Ты не горюй, береги себя и деток, целую их крепко». 

В этом здании по улице Первомайской, 16 (ныне территория ГЦК) в 1941 году размещался штаб полка народного ополчения.

В этом свидетельстве есть некоторые расхождения, связанные с судьбой Фёдора Уткина. В различных материалах говорится о том, что командир ополченцев погиб на второй день обороны Гомеля. Этой версии придерживается и Игорь Гринько: 

– Уткин погиб от разрыва мины при рекогносцировке местности, когда расставлял пулемёты для стрельбы по врагу на боевых позициях. Фашисты засекли его группу приблизительно из 10 человек и ударили из миномётов. Одна из шальных мин шлёпнулась прямо под ноги командиру, в результате чего он простился с жизнью. 

К слову, часть писем Александра Гринько сразу после войны взял у Виктории Игнатьевны, жены защитника города, оставшийся в живых один из командиров полка народного ополчения. Взял, да так и не вернул. Возможно, там находилась информация, которая могла бы пролить больше света на события августа 1941 года.

Далее Александр Иванович пишет сыну о своём, по сути, подвиге, совершённом под Гомелем в 1941 году: «Благодаря своему опыту спас и вывел много людей из окружения от немчуры в авгусе и сентябре. За это был представлен к ордену Красного Знамени. А потом в дивизии, когда был начальником оперативного штаба, был представлен второй раз к награде. Все эти представления к награде уже 4-й месяц свидетели-командиры подтверждают. Получу ли их – пока не знаю. А как получу, хоть и один орден, сейчас же и напишу. И будем дальше нещадно бить фашистов. – Далее Александр Иванович обращается к сыну: – Проклятые вшивые фашисты на нас, родной, напали неожиданно. Били, бьём и будем их бить! Мой мальчик, даже если я погибну, то знай, за что – за вас, за Родину, за нашу свободную жизнь. Ты, мой славный мальчик, береги себя, маму…»

Ну как после таких слов можно усомниться в том, что Александр Гринько был подлинным патриотом родины? 

Если судьбой назначено.

Описывает в своих письмах Александр Гринько и эпизод уличных боёв с фашистами: «В полуразрушенных домах Гомеля сам лежал у пулемёта и у развалин дома на площади Ленина сшиб 11 человек автоматчиков из своего автомата, а из пулемёта только под Поколюбичами и Прудком убил около 15 человек, косил их, как снопы». 

Отвечая в одном из писем на расспросы жены, Александр Гринько пишет: «Ты спрашиваешь, когда это всё кончится? По-моему, по-нашему, в 1942 году с фашистами покончим, и покончим раз и навсегда. Хотя многие за это отдадут свои жизни. Если судьбой назначено, значит, так должно быть. Ну что же, на то война! Жена и дети всегда должны быть готовы ко всему. Я думаю и чувствую, что Гомель буду брать активным участником, а как и что – ты жена командира и потому писать тебе всего не могу. Писал и пишу, что мы очень сильны всем, а главное – дух наш и вера сильны, а ненависть к врагу ещё сильнее. Вы и одной десятой доли не видели, что эта фашистская сволочь делает, что творит это отродье своими немецкими ударами. Знай, и мы их не щадим. Встретимся, родная, и вот тогда уже поговорим». 

Далее, обращаясь в письме к сыну, Александр Гринько продолжает: «Вот подсохнут дороги, и дадим им как следует. За всё горе, что они вам, нашим дорогим малышам, причинили. Красная армия, мой родной, сильна, и под руководством товарища Сталина мы разобьём всех фашистов. А вы живите, учитесь, работайте. И этим, родные, поможете нам на фронте, и всё будет хорошо. Береги, родной, свою маму. Ещё раз повторюсь, что мама для вас – всё. Мне пиши почаще, письма твои меня радуют. Дорогой мой, маленький сыночек, Игорёк. Как я огорчён, мой мальчик, что ты не смог купить себе никаких лакомств, а купил самое обыденное – покушать, а ведь ты у меня был такой лакомка. Как я рад, детка, твоим успехам в учёбе и что ты так много читаешь. Как бы я хотел, родной, тебя обнять. Целую тебя, мой славный, родной, дорогой сыночка. Твой папа, капитан Гринько А. И.»

Но обнять сына Александру Гринько так и не довелось. Он погиб, по некоторым свидетельствам, во время авиационной бомбёжки под Сталинградом. Не пропал без вести, а погиб, сражаясь в составе 21-й армии Юго-Западного фронта. И возможно, будущим поколениям ещё предстоит возвратить из небытия героя, чтобы увековечить имя славного командира в названии улицы. А пока память о нём и спустя восемь десятилетий хранят пожелтевшие от времени письма. Именно в них можно найти настоящую правду об обороне Гомеля горячим летом 41-го. Той обороне, которая в конечном итоге приблизила освобождение города над Сожем в 1943 году и победу над фашизмом в 45-м.

Автор фото: Дмитрий Чернявский