Оружие Победы. Первый номер ПТРа

– Устройство противотанкового ружья хорошо помните? – интересуюсь у Владимира Клыго, который на фронте был заместителем командира взвода ПТР. 

 

 

– Так если есть, чем выстрелить, думаю, руки всё вспомнят, – говорит ветеран, придя в Гомельский областной музей военной славы. 

 

 

– Приятно увидеть оружие, с которым шли к Победе?

 

 

– А чего ж нет? – похлопывает стальное дуло фронтовик. – Такое не забывается. На поле боя существовало правило: владеть всем оружием, которое находилось во взводе. И я ему следовал. Из автомата, пулемёта, винтовки, револьвера, даже трофейного парабеллума стрелял. 

 

 

На столе бюст Юрия Гагарина, а на полу гантели – первое, что бросается в глаза, когда захожу к Владимиру Клыго.

 

 

– Ваши? – стараюсь завязать разговор.

 

 

 

 

– А что вы думаете, я просто так их держу? Они по пять килограммов. Поднимаю каждое утро до 10 раз. Понемножку-то нужно тянуться. До 90 лет дожил. Стараюсь держаться. Не верите? Вот, пожалуйста, – Владимир Иустинович с лёгкостью начинает поднимать гантели над головой.

 

 

– Всё, всё, кладите. Нам ещё ехать, – останавливаю пожилого спортсмена.

 

 

– Я ведь до 80 лет возраста не чувствовал. А сейчас немного сдаю, – признаётся фронтовик.

 

 

В подъезде ветерана лифта нет. Спускаемся с четвёртого этажа. 

 

 

– Сам я из Украины. В моём роду были казаки, – коротко обрисовывает родословную Владимир Иустинович и уже на выходе из подъезда вспоминает, что забыл закрыть нижний замок двери. И тут же со словами: «Мне полезно ходить» – поднимается на свой этаж, отклоняя моё предложение сделать это за него. Уже позже в процессе общения я узнал, что Владимир Клыго в 1945 году нарвался на немецкую засаду, упал от неожиданности на землю и ему обе ноги переехала 76-миллиметровая пушка. А это почти полторы тонны. Благо, что кости не повредило, но последствия сказываются до сих пор. 

 

 

Закрыв надёжно дверь, наконец, садимся в машину и собираемся трогаться.

 

 

– Здравия желаю, товарищ полковник, –  приставив ладонь к голове, приветствует фронтовика через окно автомобиля прохожий.

 

 

– Это Юра, ветеран Афгана, – поясняет Владимир Клыго и начинает рассказ, как в 16 лет ушёл добровольцем на фронт в истребительный батальон, а потом до 1943 года воевал в партизанском отряде имени Пожарского.

 

 

– Послали меня с товарищем из леса на разведку. Зашли в одну из деревенских хат. Вдруг дочь хозяина дома крикнула: «Немцы идут!» Думаю: куда деваться? Выскочил через окно в сад. А там колодец. В него и прыгнул. Проходит полчаса, слышу, дочь хозяина запела. Мы условились, что это будет знак, если фашисты уйдут. Немцы ушли, но только  товарища моего всё же схватили. 

 

 

– Везло вам? – озвучиваю догадку.

 

 

– До 1945 года ни одного ранения не было. Всё началось, когда нас перебросили на Сандомирский плацдарм, где мы прорвали оборону и вошли в деревушку. Немец там нас не ждал. Фашисты стали выбегать из домов кто в чём одет. Завязался бой. Из-за дома выглянул фриц и выстрелил в меня в упор. Пуля пробила ухо. Я в ответ тоже успел нажать на курок. Гитлеровец упал. После окончания перестрелки к нему подошли солдаты, говорят мне: «Будешь смотреть?» Я отказался. Знаете, одно дело – стрелять в сражении, когда видишь только фигуры противника, совсем другое – вот так лицом к лицу. 

 

 

 

 

Мне перебинтовали рану, и мы двинулись освобождать следующую деревню. Там-то нам по-настоящему и досталось. На высоте 617-ть. Рядом со мной разорвалось мина, и её осколок ранил в правое плечо. Вдобавок получил контузию и небольшое ранение над глазом. Всё лицо было в крови от мелких осколков. Я упал, но сразу же поднялся. На нас шли четыре танка и около 150 пехотинцев. 

 

 

– Когда танки двинулись, не боялись? – пытаюсь угадать чувства собеседника.

 

 

– Тут не до страха было. Во время боя настолько нервы напряжены. Помню, под Лоевом, когда штурмовали вторую полосу обороны противника, солдаты рядом падали, а мы продолжали гранатами забрасывать немецкую траншею. И никакого страха. А вот когда день–два без боёв, и предстоит сражение, здесь-то чувство страха и ощущаешь. Но оно с тобой до начала первых выстрелов. Когда уже обстрелян, мысли только об одном – первым обнаружить цель и первым её уничтожить. 

 

 

– А чем для вас закончилось сражение, в котором в вас попал осколок?

 

 

– Как написали в наградном листе: «Будучи дважды раненным, остался в строю и продолжил участвовать в бою». За это получил орден Славы. Вручили на следующий день после моего 20-летия вместе с праздничным пирогом, – улыбается фронтовик.

 

 

– И что, даже в госпиталь после боя потом не отправились? 

 

 

– Из госпиталя удрал через сутки в родную пехоту. Добрался до своего 188-го Аргунского стрелкового полка на попутных машинах. А потом снова в атаку.  

 

 

– Смерти что ли не боялись? – недоумеваю.

 

 

– Представьте себе, нет. Боялся тяжёлого ранения или того, что попаду в плен. Особенно в партизанском отряде, потому что врачей, как таковых, там не было. 

 

 

– А что было самым сложным на фронте? – продолжаю расспрос.

 

 

– Выжить. Потому что бои продолжались иногда по дво–трое суток. На Десне четверо. 

 

 

Помню, при форсировании Одера налетели немецкие бомбардировщики. У меня на глазах подбили зенитную установку. Весь расчёт от прямого попадания погиб. Я успел прыгнуть на земле, только осколки «прошерстили» по шинели. А она у меня была тёмно-зелёная, английская. Зимой на снегу становилась хорошей мишенью. Поэтому при любой возможности мы старались менять такие на советские. 

 

 

Второй раз был под бомбёжкой возле города Форст в Германии. Раздался гул фашистских самолётов. Я прыгнул с шоссе в канаву, так резко, что моё оружие осталось на дороге. А на меня прыгнул, спасаясь от взрывов, ещё один солдат. Бомбы рвутся. Мелкие, килограммов по 25. Как только самолёты улетели, поднялся, глядь – автомат разбит. А мне ничего. Ещё тяжелы были длинные пешие переходы в строю, – продолжает вспоминать трудности Владимир Клыго. –  За 57 дней наступления на Германию прошёл с боями около 400 километров.  

 

 

Подъезжаем к Гомельскому областному музею военной славы, возле которого нас встречает главный хранитель его фондов Игорь Хоришко. Он просит подождать и вскоре появляется с противотанковым ружьём. 

 

 

– Ложиться мне с ним, как на фронте? – спрашивает, обращаясь к фотографу, Владимир Клыго. – Подождите, только шапку сниму, чтобы не нарушать военную форму.

 

 

В итоге мы решаем поставить ПТР на танк. Ветеран кладёт приклад на плечо и прищуривается, будто целясь в далёкую мишень. 

 

 

– С войны в руках не держал, – приноравливаясь к прикладу, говорит Владимир Иустинович. – Пробивная сила у ПТР хоро-ошая. Зимой стрелял из ружья по зданиям зажигательными, чтобы немцы почувствовали «сладкую» жизнь. 

 

 

– Не тяжело было заряжать ружьё? – интересуюсь былой сноровкой фронтовика.

 

 

– Нет, не тяжело, особенно, когда механически всё отработаешь. В нашем полку большое внимание уделялось дополнительным занятием.

 

 

– Тяжело вам было его носить? Всё-таки больше 17 килограммов весит.

 

 

– Носили вдвоём. Первый номер и второй.

 

 

– А вы каким были? – уже направляясь к машине, продолжаю беседу.

 

 

– Первым, который бьёт по врагу. В моём взводе было 16 солдат. Мне, как старшему сержанту, довелось командовать сменой их боевых позиций. Человек шесть из солдат во взводе погибло. Своими глазами видел, как пуля попала в плечо моему товарищу Ивану и прошла через спину. Жалко было его как друга и хорошего человека. Случилось это в бою за город Форст на берлинском направлении. Как сейчас помню.

 

 

Уже в машине на обратном пути Владимир Клыго с гордостью произносит:

 

 

– И всё-таки смелые были наши солдаты. Когда получали приказ любой ценой взять высоту, погибали, но продолжали выполнять задание. Я сам это видел. Поэтому, наверное, и победили.

 

 

– А как вы узнали о Победе, помните?

 

 

– Под Дрезденом передо мной остановился танк, и открылся люк тридцатьчетвёрки. Командир машины вылез, кричит: «Война окончилась!» «Да ты что?!», – не верю я. «Вот, по радио передают», – уверяет танкист. Залез к нему в Т-34. Да, действительно – Победа. Стреляли мы, конечно, от радости сильно. 

 

 

После Великой Отечественной войны Владимир Клыго ещё 27 лет служил в армии, за проявленное мужество был награждён орденом Октябрьской Революции. 

 

 

Прощаюсь с Владимиром Клыго. И вдруг слышу из окна пятого этажа голос того самого ветерана Афганистана Юрия: «Проведите полковника до подъезда! Обязательно!»