Оружие Победы. Герой матушки-пехоты | Новости Гомеля
Выключить режим для слабовидящих
Настройки шрифта
По умолчаниюArialTimes New Roman
Межбуквенное расстояние
По умолчаниюБольшоеОгромное
Дмитрий Чернявский Дмитрий Чернявский Автор текста
10:10 07 Мая 2015 Беларусь помнит

Оружие Победы. Герой матушки-пехоты

Фронтовики за годы войны стали закалёнными солдатами, их воля и мужество не уступали в крепости оружейной стали. За каждой винтовкой и пулемётом, за каждым артиллерийским и танковым выстрелом, брошенной гранатой и гулом самолёта встаёт история человека, руки которого превращали боевую технику в грозную силу в жестокой битве с врагом. 
 
 
Редакция газеты «Гомельские ведомости» совместно с Гомельским областным музеем военной славы продолжает проект, посвящённый 70-летию Победы в Великой Отечественной войне. Ветераны спустя многие годы прикоснутся к оружию, и их воспоминания оживут. Музейные экспонаты соединятся с фронтовыми историями свидетелей тех судьбоносных событий. И мы перенесёмся на поля сражений, пройдём по дорогам войны, чтобы вместе с воинами пережить все фронтовые испытания. 
 
 
Александр Васильев – кавалер двух орденов Славы. Ещё один – и фронтовика можно было бы приравнять к Герою Советского Союза. Хотя и без этого звания Александр Семёнович – настоящий герой. Воевал на фронте с 41-го по 45-й годы, командуя взводом пехоты. Мы не смогли, как обычно это происходит в рамках проекта «Оружие Победы» отправиться с ветераном на машине в Гомельский областной музей военной славы, чтобы сделать фотоснимок. «Я ещё держусь. Вот беда – ноги не хотят носить. Сто метров полностью пройти не могу. Ранение напоминает о себе, – вздыхает 94-летний фронтовик. – Так что приходите в гости сами».
 
 
Мы так и поступили, взяв с собой макет гранаты, которую позаимствовали у руководителя клуба военно-исторической реконструкции «Память» Сергея Чучваги.
 
 
Белая рубашка, пиджак, галстук, орден Красной Звезды и два отливающих серебром ордена Славы – Александр Васильев встречает нас при полном параде.
 
 
– Это та самая РГД-33, о которой вы мне по телефону говорили? – достаю из сумки предмет разговора.  
 
 
– Были у нас и такие, и противотанковые. Я ведь благодаря гранате свою первую «Славу» получил, – ветеран проводит ладонью по звёздам, горящим металлическим блеском.
 
 
Александр Семёнович садится на диван и берёт в руки некогда смертельное оружие. По-хозяйски осматривает и взвешивает на ладони. 
 
 
 
 
– Помните, как с гранатой обращаться? – интересуюсь.
 
 
– Помню, – фронтовик заносит РГД над головой и, прищурившись, добавляет, – как бросишь, так результат положительный сразу. 
 
 
Во время фотосъёмки Александр Семёнович прикладывает гранату к груди, и взгляд его голубых глаз на мгновение замирает. Кажется, что перед мысленным взором фронтовика проносятся события давних лет. 
 
 
– Случилось это в 42-м году. Я тогда был старшиной. Мой взвод не мог продвинуться вперёд. Вся пехота лежала под огнём, – начинает ветеран. – Из ДЗОТа (деревоземляная огневая точка) нас обстреливал фашистский пулемётчик. Чтобы его уничтожить, я отправил одного бойца, потом второго, третьего. Никто не вернулся. Вижу, дело не продвигается. Тогда принимаю решение идти самому. Прополз метров 20 под пулями и примерно в шести от амбразуры, из которой доносился стрёкот, спрятался за бугорком. Жду. Враг стреляет вовсю. Тихонько приподнял голову. Смотрю, пулемётчик направил огонь чуть левее от меня. Я воспользовался этим и метнул гранату. Попал прямо в окошечко. 
 
 
– С первого раза? – удивляюсь удали фронтовика.
 
 
– Второго раза немец бы не дал, – улыбается Александр Семёнович. – Важно то, что пулемёт прекратил стрелять. И мы побежали в атаку, ворвались в окопы фрицев. 
 
 
– Началась рукопашная схватка? – пытаюсь предсказать продолжение.
 
 
– До этого не дошло, потому что фашисты побежали, а мы за ними вслед гнались километра три. В общем, потихоньку отстреливали. Тут главное было, кто раньше успеет нажать на курок. Тому и повезло. На войне всё просто – не сумел убить ты, убьют тебя. 
 
 
– Вот видите, – фронтовик проводит пальцем от виска к щеке в сантиметре от левого глаза. Там виднеется шрам, который теперь уже больше напоминает глубокую морщину.  
 
 
– Я лежал на земле, – поясняет Александр Васильев. –  Взорвался снаряд. И надо ж так случиться – в этот самый момент приподнял голову. А он – ба-бах! И прямо в висок. Рассёк скулу, как ножом. В медсанбате продержали три недели – и снова вперёд, в атаку.
 
 
– Если бы чуть правее попало, вы бы могли и глаза лишиться, – строю догадку.
 
 
– А если бы осколок глубже ударил, то кость бы точно пробил, – в свою очередь высказывает предположение фронтовик. – А так только рассекло мягкие ткани.
 
 
 
 
– Вытащили осколок врачи? 
 
 
– Да нет, он ударил и отскочил сам от головы, – смеётся ветеран.
 
 
– А не страшно было так воевать?
 
 
– Вы знаете, во время вой-ны страха не чувствовал. Было желание победить. И всё. За Родину, за Сталина – и вперёд. Дисциплина была хорошая. Выполняли приказы. Никто не боялся, что убьют. В полный же рост наступали. Сосед падает, ещё один, а ты бежишь. Сколько осталось – все бегут, никто не отстаёт. Иначе атака захлебнётся, и тогда нам конец. Я так под пулями свой второй орден Славы получил.
 
 
Я воздерживаюсь от вопросов, видя, что Александр Васильев собирается с мыслями. 
 
 
– Мы должны были наступать. Решался вопрос главного удара. А для того чтобы атаковать наверняка, командованию необходимо было взять «языка». Осуществить задумку никак не получалось. Чтобы это всё-таки сделать, нужно было произвести разведку боем, то есть сымитировать атаку и взять в плен немца. И меня с товарищем отправили выполнять это задание. До вражеских окопов было метров 100. Наши пушки открыли по ним огонь, чтобы немцы не могли высунуться и обстрелять меня с напарником, пока мы неслись к вражеским траншеям. Весь путь нужно было преодолеть за минуту. Пробежали, вскочили в немецкий окоп. А оттуда фриц выпрыгнул и бежать. Я за ним, схватил за шинель. А он здоровый такой, бросился на меня. Тут мой товарищ его прикладом по черепушке и стукнул-то. Бах! фашист, как говорится, частично потерял сознание. Чтобы не кричал, мы запихнули ему в рот тряпку. И под руки потащили к своим. Артиллеристы прикрывали наш отход огнём. Но фашистов это не остановило, и они открыли стрельбу нам в спину. Так во время разведки боем погибало много советских солдат. Почти всегда. Но нам повезло. Мы добежали до речушки, через которую нужно было по доскам переправить «языка». Сообщили радисту, что задание выполнено, и потихоньку доставили пленника в штаб.      
 
 
– Смелый поступок. Сложно было, наверное, на такое решиться? – заключаю я.
 
 
– На фронте никто никого не спрашивает. Приказ командира – закон и всё. Я ведь закончил войну всего-навсего старшим лейтенантом. Поэтому не мне было решать, что делать, а что нет. 
 
 
– И всё-таки, как мне кажется, такое совершить непросто, – пытаюсь понять Александра Семёновича. 
 
 
– Вы знаете, война вообще вся тяжёлая. Каждый раз идёшь и не знаешь – убьют тебя или останешься жив. Важно, чтобы все вместе смело бежали в атаку. 
 
 
– И долго вы так держались? – прерываю размышления фронтовика.
 
 
– До конца 42-го года. Мы тогда наступали, и немец в ответ стал нас сильно прижимать. Много солдат гибло. Фашисты начали нас обстреливать, и рядом со мной разорвалась мина. Я как раз шёл в атаку в полный рост. Меня как ударило осколками! В глазах как будто вспыхнуло пламя огня. Левую ногу полностью «отобрало». Осколок вошёл в живот и застрял в кости таза. Мой ординарец Коля схватил меня и потащил к своим по земле, чтобы из-под огня выйти. Смотрим: к нам солдаты из штрафной роты ползут. Один из них говорит мне: «Давай мы тебя дальше донесём». А на фонте был закон: если штрафник вытаскивал из боя раненого командира, то ему прощались все прегрешения и такого солдата переводили в обычную часть. Я согласился. Дотащили они меня ещё километра полтора до медсанбата. Я  расписался им в специальном документе, подтвердив тем самым, что это они спасли меня, а потом на машине отправился в санчасть. Там мне налили стакан вина. Я захмелел и уснул. Проснулся уже, когда меня везли на операционный стол. 
 
 
– Долго от ранения отходили?
 
 
– В Ленинграде пролежал почти шесть месяцев и потом опять в строй в матушку-пехоту. 
 
 
– Это ранение на фронте давало о себе знать?
 
 
– Я осколок той мины до сих пор в себе ношу. Его не удалили. В больнице ко мне подошла маленькая старушка-врач и сказала: «Сыночек, не знаем, что с тобой делать. Если начнём вытаскивать осколок, можешь перестать ходить». Я сказал: «Ради Бога, пусть так заживает». После войны мне из-за этого ранения дали 2-ю группу инвалидности.
 
 
– То есть вы продолжили воевать с травмой?   
 
 
– На фронте никто на это внимания не обращал. Раненых ведь было много. Мне потом ещё два раза доставалось от врага, но это по мелочи. Даже и говорить не хочу. После всех ранений я со своей 66-й отдельной мотострелковой бригадой Одер форсировал. За что получил орден Красной Звезды.
 
 
– А что для вас было самым тяжёлым на фронте? 
 
 
 – Вы знаете, я как-то тяжести не чувствовал. Было очень непросто, когда прорывали блокаду Ленинграда. Старшина несёт нам на позиции еду в ёмкости за спиной. Немецкий снайпер его заметит и прострелит тару с супом. Он весь и вытечет. А нам в окопы только пара ложек гущи со дна попадёт. Два сухаря съешь за день – на том и держишься.
 
 
– Где же вы брали силы, чтобы воевать?
 
 
– Такой порядок был, – усмехается моему вопросу Александр Васильев. – Ничего не сделаешь. Другой возможности, чтобы выстоять, у нас не было. Было тяжело. Однако мы победили! Встретил я Победу в 130 километрах за Берлином. Солдаты радовались, обнимались! Это мой праздник и всех ветеранов. А я ещё держусь. 
 

Автор фото: Анна Пащенко

Нашли ошибку в тексте? Выделите ее, и нажмите Ctrl+Enter
Обсудить новость в соцсетях

N