Ходил в рукопашную и побывал в братской могиле: 99-летний ветеран Николай Касперович из Гомеля рассказал о войне | Новости Гомеля
Выключить режим для слабовидящих
Настройки шрифта
По умолчаниюArialTimes New Roman
Межбуквенное расстояние
По умолчаниюБольшоеОгромное
Дмитрий Чернявский Дмитрий Чернявский Автор текста
14:00 01 Февраля 2025 Общество 1963

Ходил в рукопашную и побывал в братской могиле: 99-летний ветеран Николай Касперович из Гомеля рассказал о войне

– Мы не считали, что чем-то отличились на фронте. Дал присягу – значит сражайся. Это была наша работа – воевать, – делится 99-летний ветеран Великой Отечественной войны Николай Касперович, который рассказал, как сражался на фронте.


Первая бомбардировка Гомеля

– С какого события началась для меня война? В ночь с 13 на 14 августа 1941 года фашисты совершили налёт на Гомель. Сбросили много зажигательных бомб, было светло, как днём. Несколько таких отец успел выбросить с нашего двора. Причём, когда сбрасывал «зажигалку» с крыши, задел меня киркой, и я покатился на землю. Помню, он крикнул: «Кольку убил!». Но всё обошлось, – вспоминает Николай Касперович. – Возле нашего дома была выкопана яма, откуда брали землю для обустройства погреба. И в этом углублении сделали бомбоубежище. Туда тоже бомба попала, сорвала несколько накатов брёвен, но люди остались живы. А потом раздались два взрыва. «Это наш дом», – произнёс отец. Одна из бомб попала в пристройку с погребом и разорвалась. Вынесло две стены. Из-за поднявшейся пыли ничего нельзя было разглядеть. Метрах в десяти от дома мы нашли маму. Взрывом с неё сорвало одежду, осталась в одном самодельном валеночке. Вся её спина была в осколках. Папа увидел это и сказал: «Нет у нас больше матери». Мы с сестрой взяли её за ноги, а отец за руки, и мы понесли тело мамы в уцелевший дом. Мы не могли провести похороны три дня из-за фашистских бомбардировок, а после положили тело матери на дверь, сверху накрыли второй дверью и присыпали землёй. Ровно 21 год пролежала мать в земле возле нашего старого дома по улице Ветковской, пока мы её не перезахоронили на кладбище. 



В подземелье Киевского спуска

– Перед следующей бомбёжкой меня с 19-летней сестрой тётя по Киевскому спуску отвела в бомбоубежище. Оно было вырыто у основания склона, недалеко от того места, где сейчас установлена статуя «Лодочника». Попали мы в это подземелье, а там нечем дышать. Людей набилось уйма, и нас закрыли. Потолок и стены были обшиты досками. Я через щели в дереве пытался глотнуть воздуха. Некоторые старые люди не выдержали и на моих глазах задохнулись. Больше мы в этом бомбоубежище не прятались, – рассказывает о пережитом Николай Евгеньевич. – После бомбёжек выгорела часть проспекта Победы. Сильно пострадали дом-коммуна, баня на Советской, которая и сейчас работает. Под бомбёжкой погибло множество лошадей, которые возили торф. До сих пор с содроганием вспоминаю, как они кричали перед смертью, побитые осколками. Чтобы не погибнуть, мы с сестрой и отцом 18 августа под бомбёжкой сели на товарняк и отправились в эвакуацию. Только успели пересечь Сож по мосту, как его взорвали. Пережив ещё две бомбёжки, мы добрались до Ашхабада. Здесь я находился в эвакуации до 1943 года, учась в железнодорожном техникуме, пока не пошёл в 17 лет добровольцем на фронт. Хотелось отомстить врагу за мать, за отца, который тяжёло ушёл из жизни в 43-м году, не выдержав тягот и лишений военного времени. 




В рукопашном бою

– С маршевой ротой я убыл из Ашхабада в действующую армию. В июне 43-го попал в армию, а в июле был уже на фронте. После смерти командира от разрыва танкового снаряда меня, младшего сержанта, назначили командиром отделения разведки. Вот так всю войну в разведке и прошёл. В составе 98-го истребительного противотанкового артполка 19-й бригады, являясь артиллерийским разведчиком, с боями прошёл Украину. 

Мы должны были выявлять расположения немецких танков для нашей артиллерии. Не раз наблюдал, как железные машины фашистов шли на нас в сопровождении рот итальянцев, румын или мадьяр (венгров). На фронте легко не бывало, – вздыхает Николай Касперович. – В бою бывали ситуации, когда нужно было поработать и лопатами. Почему так происходило? В диске автомата ППШ 71 патрон. За сколько их можно выпустить? За пару секунд. И с чем ты останешься после этого? Хочешь не хочешь, а приходилось сходиться в рукопашной. Или подставляйся сам, или бей врага тем, что под руку попадётся. Мы привыкли к рукопашным. Чтобы это происходило реже, я всегда говорил своим подчинённым солдатам: «Стреляйте только одиночными. Потому что через какие-то пятнадцать минут боя вы останетесь без боеприпасов». Конечно, патроны кончались, были ещё гранаты, коктейли Молотова. Но и это всё заканчивалось. Долгое время мы не ходили в атаку, а только отбивались от врага, потому что немцы были очень даже сильны в 43-м году. Как-то мы пошли за языком, чтобы он сообщил нам координаты расположения танков, и нарвались на немцев. Я размахнулся и ударил одного фрица по каске прикладом, да так сильно, что от ППШ отскочил круглый магазин. А что такое автомат без патронов? Железная палка. Воспользовавшись моментом, другой фриц – раз! – и воткнул штык мне в грудь. Лёгкое пробил. Изо рта кровь с белой пеной пошла, – морщится Николай Евгеньевич. – Я упал, и тут сержант Вася Козлов этого фрица автоматной очередью успел срезать. А потом меня на себе три километра через передовую тащил к своим. Благодаря товарищу я остался жив.



– Нужно воспитывать молодёжь, чтобы были такими же стойкими, как мы, – заключает фронтовик, беря в руки любимый баян. Пробежавшись пальцами по кнопкам, Николай Евгеньевич начинает выводить мелодию «Катюши», как когда-то 80 лет назад, когда он шёл по фронтовым дорогам к Победе. 




В фронтовом госпитале

– Своё второе ранение я получил в 1944 году. Взорвался снаряд, и мне изрешетило спину осколками, – вспоминает фронтовик. – Их пришлось вытаскивать в палатке полевого госпиталя. Наркоза не было. Дали стакан спирта и вставили палку в зубы, чтобы от боли язык не откусил и зубы не сломал, и стали наживую вытаскивать осколки. А рядом ребятам ножовкой отпиливали руки и ноги, чтобы предотвратить развитие гангрены. Неподалёку была яма, куда сбрасывали и закапывали конечности. Мы такое положение дел воспринимали как само собой разумеющееся, с пониманием, что пройти через войну и ранения – это наша судьба. После войны в Гомеле было много ветеранов, которые остались без рук, без ног. Те, кто был без двух ног, ездили на специальных самодельных колясочках, у которых вместо колёс были подшипники. Потом их поместили в учреждение, где за ними положен был должный досмотр.



За что наградили?

– Я был обыкновенный солдат, выполнял присягу, честно отдавал долг Родине. А за что получил орден Славы и медаль «За отвагу», даже не знал. Эти награды мне вручили уже после войны. Однако наградной лист свидетельствует, что медаль «За отвагу» получил, когда под интенсивным артиллерийско-миномётным огнём противника передавал команды по радио с наблюдательного пункта на огневые позиции батареи, тем самым обеспечил бесперебойное ведение огня, – зачитывает документ Николай Евгеньевич. – Во время бомбёжек земля под ногами ходила ходуном. Некоторые бойцы садились на дно окопа и молились. Я тогда в Бога не особо-то верил, потому что в школе учили – Ленин сказал, Бога нет. А нужно было идти в атаку. Матом заставлял солдат встать со дна окопа, взять автомат и идти в бой. Вот такие дела. Честно скажу, на фронте и храбрых, и трусов хватало. Но трусы заслуживали от меня только презрение. 



За тех, кто погиб

– Кёнигсберг, Данциг, Гдыня, Варшава – всё прошёл, – загибает пальцы фронтовик. – В детстве окончил четыре класса по фортепиано. И вот в Варшаве в ходе уличных боёв мне попался аккордеон. Взяв в руки инструмент со знакомыми клавишами, стал исполнять в минуты затишья между боями различные композиции, – улыбается Николай Касперович. – Моё музицирование прервала контузия, которую получил 18 апреля 1945 года под Берлином. Поэтому День Победы не запомнил, так как лежал в госпитале практически без сознания. А как получилось? Мы всемером забрались на башню, чтобы корректировать огонь артиллерии по врагу. И тут строение как гакнуло!

Мне потом рассказали, что попала баллистическая ракета Фау-2. В общем, полетели мы вместе с камнями вниз. Наши солдаты вытащили нас, потерявших сознание, из-под обломков, а потом взяли и закопали в могилу. Как мёртвых. В Германии не земля, а галька, попробуй выкопать углубление. Яма получилась неглубокая, и из неё осталась торчать ладонь нашего капитана. Кто-то из похоронной команды решил её притопить лопатой в землю. Надавил… Пальцы сжались от боли, рука задвигалась. Те давай нас выкапывать. 

В итоге я и мой офицер оказались живы, хоть и были без сознания. После того случая капитан поседел в 22 года. Такое пережить… А моей сестре успели похоронку на меня отправить. А я знал, что буду жить! За тех, кто погиб, за тех, кто не перенёс всех ужасов страшной войны. Правда, после контузии ещё полгода не мог разговаривать, языком еле ворочал, в ушах звенело. При этом продолжал нести службу без скидок на здоровье. И ушёл на дембель, шутка ли, через девять лет.

Автор фото: Дмитрий Чернявский

Нашли ошибку в тексте? Выделите ее, и нажмите Ctrl+Enter
Обсудить новость в соцсетях

N