К 80-летию освобождения Гомеля. Большое дело Малого

Накануне оккупации Гомеля немецко-фашистскими захватчиками по решению обкома КП(б)Б были подобраны и оставлены в городе для подпольной работы несколько десятков надёжных коммунистов, в том числе и Дмитрий БАСАКОВ. До войны, являясь прорабом на стройке, он занимался возведением больницы на 2-й Сельмашевской улице (ныне улица Дворникова). Мы уже писали о юной дочери подпольщика Ирине. В этот раз остановимся на личности самого Дмитрия Евтеховича.

Ведёрная мастерская. Через организованную в оккупированном городе биржу труда Дмитрий Басаков получил легальное разрешение на открытие мастерской на дому по изготовлению и ремонту жестяных вёдер. Кроме них, он изготавливал жестяные банки разных форм и размеров, наливал в них тол, выплавленный из снарядов и авиабомб, готовил мины и взрывчатку для диверсионных операций подпольщиков и партизан. Многие народные мстители приходили к нему за взрывчаткой.

Так, действовавшая в паровозном депо подпольная группа Александра Брикса, в которую входили его брат Николай, Женя Емельянов и Женя Хомич, использовала взрывчатку для закладывания её в уголь, которым заправляли немецкие паровозы. Кроме того, они насыпали песок в буксы и тендеры, рвали дышла паровозов, портили водопроводы. Систематически срывали график подачи паровозов под эшелоны, идущие на фронт.

Группа Брикса была в контакте с группой Фёдора Воронина, действовавшей на железнодорожном узле. В группу Воронина входила его жена Мария и сын Пётр – машинист. А их дом на улице Смольной, 29, стал базой хранения и передачи боевых средств подпольщикам города: толовых шашек, мин, гранат, пропагандистской литературы.

Смертельная мельница. Дмитрий Басаков передавал взрывчатку и в партизанские отряды. Причём делал это хитрым способом. На Моховом переезде работала мельница. Мельник – подпольщик. Из города и окрестных сёл привозили в мешках и сумках на тележках зерно для помола. Когда Басаков с 10-летней дочерью Ирой привозили зерно и ставили тележку рядом с сельской (а это была тележка связного партизан), мельник объявлял о поломке на мельнице. Затем незаметно для окружающих Басаков менял тележку, и зерно со взрывчаткой внутри, привезённое им, уезжало к партизанам. Такой способ передачи взрывчатки повторялся многократно.

Часто отец просил дочь Иру осмотреть окрестности. Тогда девочка брала у Елены Захаровой коз (её барак был рядом с госпиталем) и под видом пастушки осматривала аэродром, окрестности завода «Гомсельмаш» вблизи лагеря воен­нопленных. Часто смышлёная девочка собирала букетики цветов, улыбаясь, вручала их немецким офицерам, а сама запоминала, сколько их, где расположились, в какую форму одеты. Потом обо всём рассказывала отцу.

По просьбе папы Ира ходила к лагерю военнопленных на территории завода «Гомсельмаш», передавала им печёную картошку, записку, бумагу и карандаш. Ей передавали для отца ответную записку. В следующий приход Ира передала булку хлеба, сердцевину которой отец вынул, а туда что-то вложил. Дал наказ, чтобы хлеб разломили только в камере. Назавтра на Сельмаше сгорел цех. После этого лагерь военнопленных немцы эвакуи­ровали.

Группы Брикса и Воронина собирали сведения о воинских составах, отправляемых врагом на фронт,
о характере грузов, о размещении воинских частей.  Все сведения они передавали военной разведке группы «Сирень-316», которой руководил офицер Красной армии Кузяев.

– Тимофей называл Дмитрия Малым. Среди подпольщиков его так и звали, хотя Басаков был высоким, но всегда ходил по городу с маленькой дочкой Ирой, которая, обладая цепкой памятью, запоминала все улицы и здания и хорошо ориентировалась в городе, когда ей по заданию отца приходилось ходить одной, – вспоминала Антонина Бородина.

Однажды во время воздушной тревоги Дмитрий Басаков ушёл из дома, вернулся утром в порванной одежде, весь исцарапанный. Оказывается, поздним летним вечером в 25-ю школу приехало много немецких офицеров на машинах и мотоциклах. Окна изнутри были замаскированы чёрными палатками. 

– Отец, незаметно пробравшись через колючую проволоку к зданию школы, приоткрыл окно, не закрытое на шпингалет, разрезал опасной бритвой отверстие и бросил внутрь взрывчатку. Прогремел мощный взрыв. В школе начался пожар. Папе удалось уйти незамеченным, – вспоминала Ирина Дмитриевна.

На следующий день подпольщик отправил дочь посмотреть, что делается возле школы. Ире близко подойти не удалось, так как территория вокруг учебного заведения была оцеплена фашистами. По городу начались массовые аресты.

А на следующий день, прогуливаясь у завода «Гомсельмаш», Ира увидела на липовой аллее свежевырытые ямы – могилы для погибших и обгоревших фашистов. Она насчитала 15 ям, расположенных в три ряда, о чём сообщила отцу. Он обрадовался, поднял её на руки, стал кружить и приговаривать:

– Если каждый советский человек уничтожит по 45 фашистов, то быть скорой Победе!

Умри, но никого не выдавай!

– Мой отец Василий Бондарев работал на Хозяйственной станции железнодорожного узла, – вспоминала гомельчанка Лукомская. – По заданию Дмитрия Басакова отец собирал сведения, в каком направлении и с каким грузом идут немецкие эшелоны, сколько вагонов с боевой техникой. Под видом заказчицы, которая пришла с целью починить ведро, я передавала сведения Дмитрию. От него получала листовки с призывом к молодёжи не уезжать в Германию в рабство, а уходить в лес к партизанам. С отцом мы распространяли листовки.

Басаков познакомил меня с переводчиком немецкого госпиталя Зигмундом. Он помог мне устроиться посудомойкой при госпитале для лётчиков люфваффе. Это скоро пригодилось для подпольной работы. Басаков дал мне задание: достать документы немецкой медсестры. В комнате на шкафу стояла корзина с бумагами. Автоматически схватив документы, выбросила их через окно в траву за забором. После работы передала все бумаги Басакову.

На следующий день всех русских девушек, работающих в госпитале, арестовали, и меня тоже. Дома сделали обыск, но ничего не нашли. В гестапо на вопрос: «Где документы?» отвечала, что не видела и ничего не знаю, за что меня били резиновой плёткой.

На третьи сутки Лукомскую снова вызвали на допрос. Молодой следователь, владеющий русским языком, спросил, есть ли у неё грудной ребёнок. Испугавшись за жизнь малыша, та ответила: «Нет». Тогда он сказал: «Звонил Зигмунд и сказал, что у вас есть грудной ребёнок. Поэтому мы вас отпускаем, больше не обманывайте». 

После этих событий Лукомская уехала из Гомеля в Старую Белицу, а Зигмунда вскоре за связь с подпольщиками расстреляли. Через некоторое время Басаков вернул женщину в город и поселил у её отца Василия Бондарева. 

Когда по городу шли облавы, Басаков для связи присылал свою маленькую дочь Иру, которая не вызывала подозрений у немцев. Сведения девочка переносила в скрытом кармане фартучка.

Перед каждым заданием Басаков наставлял 12-летнюю дочь: «В случае провала – умри, но никого не выдавай!» И девочка твёрдо усвоила это правило. 

Продолжение следует…