Освобождая Беларусь: боевые дороги Григория Ильина, или 300 дней на запад

ПРИДЁТ ЧАС РАСПЛАТЫ. Взвод лейтенанта Григория Ильина двигался в колонне по направлению к Бобруйску. У сосны при дороге лейтенант заметил красноармейцев с лопатами, копавших могилы. А рядом лежали двенадцать мёртвых девушек. Такие все красивые на лицо. А на руках мышцы перерезаны. Солдаты замедлили шаг. 

– Что же эти звери-фашисты здесь наделали? – с горечью произнёс Ильин, обращаясь к одному из бойцов с лопатой.

– Немцы гнали колонну мирных жителей и решили поглумиться напоследок над девушками. Те стали сопротивляться, и эти нелюди перерезали им мышцы и сухожилия в локтях, чтобы руки повисли… Ну ничего, придёт час расплаты. За всё ответят! – вытирая со лба пот, сказал с ненавистью немолодой, с проседью в усах солдат.
– Ребята, смотрите! – вскинул ладонь в сторону один из бойцов.

По пыльной дороге шёл танкист – весь обожжённый, со сгоревшими волосами, растопырив, как крылья, руки. 

– Что стоите, простыню сюда! – приказал лейтенант. – Старшина, спирт!

Григорий быстро вылил содержимое бутылки на ткань и стал обворачивать ею тело танкиста:

– Потерпи, потерпи немного, браток. Сейчас отправим тебя в медсанбат, – Ильин уложил танкиста на повозку, накрыл его одеялом, и телега тронулась.

И тут из-за бугра появились немцы. Контратака. Шли весело, цепями, человек  триста, впереди офицеры. Видно, что пьяные. Ильину сразу вспомнился кинофильм «Чапаев», как там белогвардейцы шли в атаку.

С десяток новобранцев не выдержали и побежали в лес. Григорий достал пистолет и выстрелил вверх:

–  Стоять! Назад! – крикнул он ошеломлённым таким зрелищем солдатам, и те поспешили опять в строй. – Приготовиться к рукопашной!

До немцев оставалось примерно сто метров. И вдруг за спинами пехотинцев, со стороны леса, на прямую наводку расчёт орудия выкатил единственную батальонную «сорокапятку». Первым снарядом артиллеристы тормознули немцев, а второй попал в самую гущу атакующих. Гитлеровцы развернулись и побежали назад. А бойцы, что уж говорить, стали крыть фашистов матом и свистеть вслед.

СТА СМЕРТЯМ НЕ БЫВАТЬ. 

Бойцы расположились в траншеях неподалёку от деревеньки, занятой немцами. Ильин с трепетом в душе развернул письмо-треугольник от Нади Красновой. Она писала, что их часть направляется с боями в Минск: «Если буду жива–здорова, я оставлю тебе записочку между красными кирпичами киностудии в центре Минска. Это здание бывшего когда-то костёла…» Чтение прервало появление двух незнакомых офицеров. Они встали в полный рост над окопами, и один из них с пистолетом в руках обратился к красноармейцам: 

– Солдаты! Слушай мою команду! Нам дали приказ выбить немцев с их позиций. Ребятки, если приказ не будет выполнен, то меня и старшего лейтенанта просто расстреляют. Не погубите, братцы! Вставайте, пойдём в атаку. Прошу вас. 

Солдаты посмотрели на своего командира Ильина, который, нахмурив брови, выпалил: 

– Ты, лейтенант, не обалдел часом?! Не погубите, говоришь? Хочешь, чтобы тебя пожалели? А ты о нас подумал? Семьи ребят пожалел? Да ты сам нас погубить хочешь! Это же предательство! Где артиллерия? Где поддержка? Кровь нашу зазря пролить хочешь? А отдохнуть и пожрать нам кто-то дал? Ты зенки свои раскрой. Мы же до немцев не дойдём, нас же всех перебьют, это же открытое поле! Всех нас положат на первой сотне метров. За свой орден стараешься, гад. Мои ребята никуда не пойдут.

– Мы их не знаем, это не наши офицеры, и нам наш комбат никаких приказов не давал, – зашумели наперебой бойцы.

Офицеры ушли, но вскоре вернулись с двумя майорами из штаба полка. Один из них решил сразу «взять быка за рога». Ругаясь последними словами, он спрыгнул в окоп и начал тыкать пистолетом солдатам в лицо: «Я приказываю встать! Такую мать! Встать!» Он наставил пистолет на Ильина. Григорий медленно поднял винтовку и приставил штык к животу майора. И тут одновременно человек двадцать подняли свои автоматы и карабины и направили стволы на незнакомых командиров. «Так, коллективное неповиновение, значит, – просипел майор. – Все под расстрел пойдёте!» Офицеры ушли, и воцарилась тягостная тишина, прерываемая разрывами немецких снарядов.

– Не вешай голову, ребята. Ста смертям не бывать, а одной не миновать! Ничего нам не сделают! Не робей! – подбодрил бойцов Григорий.

Немецкий огонь не прекращался, а солдаты поглядывали на поле, на котором утром их хотели в сырую землю навеки уложить. Темнело, стрельба с немецкой стороны затихла, и вдруг Ильин произнёс: «Ну что братцы, пойдём что ли? А может фашисты уже ушли?» Солдаты поднялись и цепью двинулись вперёд. Дошли до немецких позиций без единого выстрела, а в траншеях никого нет: гитлеровцы сами отошли, без боя.

ДРАГОЦЕННАЯ ГОРБУШКА. 

В конце июня часть немцев вырвалась из бобруйского «котла» и двинулась вдоль западного берега Березины в сторону деревни Сычково, рассчитывая уйти на север. В сумерках бойцы Ильина выбрались на шоссе Бобруйск–Минск и остановились в зарослях у дороги. Вдруг по кустам стали чиркать пули. Григорий выскочил на шоссе и увидел человека, скакавшего во весь галоп на лошади. 

– Немцы прорвались! Движутся по дороге, – прокричал кавалерист и скрылся в темноте.     

Оценив ситуацию, Григорий решил быстро добраться до первой развилки, развернуть там пушки и принять бой. Так и сделал. Но тут кто-то из его бойцов завопил, что не может найти прицел. 

– Наводить по стволу! – скомандовал Ильин. И пошло-поехало. Снаряды подавали на руках с машин к орудиям, как по конвейеру. 

– Товарищ лейтенант, снаряды кончились! – неожиданно прокричал один из бойцов.  

– Отходить! – скомандовал Ильин. 

Немцы наступали, но солдат Григория спасли подразделения соседней 65-й армии, которые сумели организовать оборону на противоположной окраине деревни, где и уничтожили прорвавшихся немцев.  

Перед уходом из Сычково красноармейцев окружили местные жители. Они обнимали воинов, желали добить врага. Вдруг к Григорию подошла девочка лет двенадцати: «Дяденька офицер, я так хочу вам подарить что-нибудь на память, но у меня, кроме этого кусочка хлеба, ничего нет. Возьмите, пожалуйста». Лейтенант опешил – как брать хлеб у голодного ребёнка? Но его выручила женщина: «Возьми и сохрани, девочка этого очень хочет. Это же её радость, может быть, первая в жизни». И Ильин дал слово, что сбережёт драгоценную горбушку.

В минском «котле» очутилась 105-тысячная вражеская группировка. Были убиты 70 тысяч гитлеровских солдат и офицеров, а более 35 тысяч взяты в плен, в том числе 12 генералов.

ЭХ, ПУТЬ-ДОРОЖКИ ФРОНТОВЫЕ. 

Ночь застала бойцов Ильина на шоссе недалеко от Бобруйска. Дорога была забита брошенной немецкой техникой. Солдаты залегли в лесу за деревьями, каждый лицом к дороге, и после дневного тяжёлого марша все моментально заснули. И тут среди ночи поднялась стрельба. В полной темноте никто не мог понять, откуда стреляют. Каждый боец стал палить, как лежал, думая, что расположился лицом к дороге, а ведь во сне некоторые перевернулись. После команды прекратить стрельбу наступила тишина, которую изредка нарушали стоны раненых. В напряжении пролежали до рассвета... Только с первыми лучами солнца красноармейцы заметили немцев, которые залегли всего в десяти шагах. И только один из наших бойцов захотел приподняться, как тут же упал тяжело раненый в плечо. «Отползём и забросаем их!» – скомандовал Ильин. Вскоре в немцев полетели гранаты, и выстрелы с их стороны смолкли навсегда. 

К столице БССР взводу Ильина предстояло двигаться по шоссе Бобруйск–Минск.

На одном из участков трассы справа и слева находились болота, и когда начался налёт нашей авиации, немцам просто некуда было бежать. Видно, вначале по колонне хорошо отработали наши штурмовики, а уже следом прошли танки... Там было всё перемешано: останки людей, обмундирование фашистов, снаряжение, оружие... Привыкшим ко всему на фронте бойцам стало не по себе от увиденного, но с другой стороны все понимали, что враг безжалостен и нужно любым способом выгнать его с родной земли. «Придёт час расплаты» – вот тогда-то и вспомнились Ильину жестокие, но справедливые слова немолодого солдата, которого он встретил под Бобруйском.

КАРТОШКА ВМЕСТО ХЛЕБА-СОЛИ. 

3 июля 1944 года стоял палящий зной. А в нём плавали руины, остовы домов – скелет когда-то прекрасного Минска, который запомнился Ильину с детства. Разве что осталось несколько зданий, чернеющих, словно родимые пятна. Они чудом пережили 1100 дней и ночей немецкой оккупации. Население горячо приветствовало бойцов и партизан: обнимали, целовали, дарили им цветы. Только не преподносили хлеба-соли, потому что ни того, ни другого у минчан давно не было и в помине. Питались они в основном картошкой на воде. Бульбу и предлагали вместо каравая.

Ильин ещё издалека увидел красную башню бывшего костёла. Помня о письме, он поспешил к зданию. Лейтенант и сам не заметил, как перешёл на бег. Запыхавшийся, стал ощупывать швы между кирпичами. «Спрячу записку у входа», – вспомнил Григорий Надины слова из письма. Но у дверей ничего не нашёл. Тогда он стал ощупывать каждый кирпич, до которого мог дотянуться. Прошёлся по периметру. «Может, ветром унесло», – подумал лейтенант и осмотрелся, а потом ещё раз ощупал все швы и трещины. «Неужели погибла!» – ворвались в его сознание слова. Словно обессиленный от внезапно нахлынувшего отчаяния, он сел на ступеньки. Ильин не знал, сколько так просидел. Может, час, а может, и два. Осознание утраты приходило постепенно… Кругом шло веселье: люди братались, пели, танцевали. 

– Чего сидишь, лейтенант, давай к нам! – услышал он чей-то звонкий голос, который растворился в звуках гармошки.

Сглотнув накативший к горлу ком, Ильин встал и побрёл к своим боевым товарищам, которые только и могли его утешить.

У КРАСНОГО КОСТЁЛА. 

– Гриша! – услышал лейтенант пронзительный крик за спиной.

Он повернулся, и их глаза встретились. Ильин рванул к девушке, и они обнялись.

– Ждал? Ну извини меня, пожалуйста. Нашу часть задержали, я записочку не успела положить. А потом сама-то всё время пешком шла. Не подъехать. Бывало рядом девчонки зенитчицы едут на повозке: «Эй! Привет, пехота! 100 километров пройдёшь и ещё охота!?» Но это не обидно. Им тоже трудно приходилось. Мы хоть где-то могли спрятаться, а этим девчатам – негде. Ведь они стреляли по самолётам.

– Сильно тебе было страшно на передовой? – Ильин не переставая гладил девушку по голове, щупал ей волосы, словно не веря в происходящее.

– Сначала. А потом привыкла. Мне наш замполит сказал: «Ты что здесь, на передовой, ползаешь? Иди в санроту!» «Не пойду!» – говорю. Я боялась туда идти. Там офицеры, а они наглые бывали… 

– Приставали? – произнёс Ильин, и его рука бессознательно потянулась к кобуре.

– Да нет, что ты. А в окопе в отличие от санроты с каждым солдатом наравне. Ты не обижайся только. А было и не раз вот так: бой – я к пехотинцу прижмусь, а он окопчик выкопает, если идёт сильный обстрел, и меня собой прикроет. Как сестру. Понимаешь, как было? Они не раз спасали меня.
Ильин молча кивнул, стараясь побороть в себе неприятный приступ ревности, отвёл прядь волос с голубых глаз девушки и сильнее прижал её к себе. 

– А ты даже как-то повзрослел за эти полгода, – сказала она и погладила Гришу по волосам.

– Или, может, постарел? Это всё война…

– Да и я, наверное, тоже…

– Надя, человек стареет, а небо вечно молодое, как и твои глаза, в которые только смотреть да любоваться. Они никогда не постареют, не поблекнут. И я буду всегда… всегда тебя любить. Выйдешь за меня!? 

– Поверь, и я тоже тебя люблю, – прошептала, потупив глаза, девушка. – Но ты ведь знаешь: война… смерть… Я поклялась выполнить долг перед Родиной. А иначе нельзя. Я люблю и её. Понимаешь? Распишемся сначала на Рейхстаге, а потом в ЗАГСе. Хорошо? Ты только не обижайся… А потом знаешь как заживём? Так, чтобы не зря, чтобы тем, кто погиб, за нас было нестыдно.

И она поцеловала Григория.

ПАРТИЗАНСКИЙ ПАРАД. 

С 6 июля в Минск со всей освобождённой к тому времени республики стали прибывать партизанские бригады и отряды. Город не мог вместить такого количества людей. Ведь в Беларуси действовало 213 бригад и 1255 отрядов. Поэтому в окрестностях Минска раскинулись партизанские лагеря. Жизнь в них шла новая, мирная. Хотя до конца войны оставалось ещё десять месяцев, белорусский народ уже праздновал первую победу – избавление от гитлеровской оккупации.
Площади и улицы столицы были с утра до вечера запружены местными жителями и партизанами. Происходили радостные встречи товарищей по оружию, родных и близких. Песни лились во всех концах города. В ознаменование большой победы над подлым врагом правительство БССР решило провести 16 июля 1944 года в Минске парад партизан.

С утра отовсюду – из Сторожевки, Комаровки, от Червенского тракта, из окрестных деревень – потянулись к ипподрому колонны лесных воинов и населения. Огромный зелёный луг на берегу Свислочи заполнила необъятная людская масса. Ильину вспомнились минские праздничные довоенные демонстрации. Десятки тысяч собирались тогда на площади Ленина, но такого количества народа он ни разу не видел…

Первой перед трибуной прошла бригада имени Воронянского, затем – имени Щорса, Чапаева. На украшенных цветами лошадях ехали партизаны-конники. Среди участников парада гордо шествовал козёл по кличке Малыш, партизаны в шутку украсили его лентой с немецкими орденами.

За ними катились трофейные пушки. «Разная одежда, разные возрасты, разнообразное оружие, но общее дело, одна Родина, одна правда!» – с восторгом подумал Ильин. А впереди были трудные недели на пути к полному освобождению страны.

Часть 1 -  Освобождая Беларусь: боевые дороги Григория Ильина, или 300 дней на запад

Часть 2 -  Освобождая Беларусь: боевые дороги Григория Ильина, или 300 дней на запад

Часть 3 -  Освобождая Беларусь: боевые дороги Григория Ильина, или 300 дней на запад

Часть 4 - Освобождая Беларусь: боевые дороги Григория Ильина, или 300 дней на запад

Часть 5 - Освобождая Беларусь: боевые дороги Григория Ильина, или 300 дней на запад