12:20 02 Октября 2015 Беларусь помнит 3328

Оружие Победы. Горжусь, что был кавалеристом

Фронтовики за годы войны стали закалёнными солдатами, их воля и мужество не уступали в крепости оружейной стали. За каждой винтовкой и пулемётом, за каждым артиллерийским и танковым выстрелом, брошенной гранатой и гулом самолёта встаёт история человека, руки которого превращали боевую технику в грозную силу в жестокой битве с врагом. Редакция газеты «Гомельские ведомости» совместно с Гомельским областным музеем военной славы начинает проект, посвящённый 70-летию Победы в Великой Отечественной войне. Ветераны спустя многие годы прикоснутся к оружию, и их воспоминания оживут. Музейные экспонаты соединятся с фронтовыми историями свидетелей тех судьбоносных событий. И мы перенесёмся на поля сражений, пройдём по дорогам войны, чтобы вместе с воинами пережить все фронтовые испытания.

– Ей только в бою и пользовался. Особенно, когда преследовал на лошади врага, – говорит Николай Гудков, проводя пальцем по холодной стали. – Рубил наотмашь направо и налево. Главное было – хорошо замахнуться и ударить.

– Эскадроном шли в атаку. 180 человек сразу. Лавина! – продолжает фронтовик. – В ушах лошадиный топот. А потом – «Ура-а!» Оно неслось вместе с нами. И немцы отступали. Они вообще боялись кавалеристов.

Первое, что бросилось в глаза при встрече с Николаем Ивановичем, – его лихо подкрученные усы.

– Они у вас со времён службы в кавалерии? – интересуюсь.

– Это уже после, – улыбается ветеран. – Тогда в 18 лет растительности на лице ещё не было. Отпустил усы в память об отце уже после войны. Он, как я, кавалеристом был, служил в царской армии прапорщиком. У деда усы тоже были. Так что я по традиции, так сказать, их перенял.

– И в кавалерию по стопам отца пошли? – спрашиваю, садясь в машину, чтобы ехать в Гомельский областной музей военной славы.

– Жил я до войны в городе Пржевальске в Киргизии, где папа после службы в армии работал почтальоном. Развозил он письма и посылки на тройке лошадей. Так что я с ними с детства был знаком. Практически вырос на коне. Да и к тому же рост у меня был подходящий – 172 сантиметра.

– Помните кличку своей боевой лошади?

– Ко-о-не-е-чно-о, – расплывается в улыбке фронтовик. – Борзой его звали. Гнедой масти. Очень хороший конь был. Немолодой, поэтому здорово обученный.

– Вы на нём шли в атаку?

– Страшновато было скакать особенно в первых боях. Очень много нас погибало. 180 шашек шло вперёд, а только четверть из них возвращались целыми и невредимыми. Остальные или получали ранения, или погибали. Одна мечта была – как бы из боя живым выйти.

– И вам повезло?

– По-другому и не скажешь. Хотя и мне во время атаки осколком ногу в двух местах перебило. А коню в шею попало. Большое животное вообще было хорошей мишенью для фрицев. Били часто по лошадям, а они падали и придавливали бойцов. Кому-то из солдат ноги ломали своей массой, а у кого-то из кавалеристов могла и голова разбиться при падении.

– Не боялись вот так погибнуть?

– Один раз смерть прошла совсем рядом, но я бы её даже и не заметил, если бы боевой товарищ не сказал.

– Как так?

– Стояли мы в обороне. Слез с коня. Меня окликнули, повернул голову.

Через минуту приятель, кавалерист, спрашивает: «Микола, кто это тебе ухо откусил?» Я пальцем провёл по кромке ушной раковины. Чувствую, кусочек отщеплен и кровь на пальце. «Если бы я тебя не позвал, снайпер точно бы пулю в лоб всадил», – сказал он мне. Вот как бывает, на волоске от смерти был, а даже не понял. А вот контузию, когда рядом разорвался снаряд, я уже почувствовал. И когда землёй присыпало, тоже ощутил, каково это.

– Расскажете?

– Огромный столб земли от снаряда взметнулся – и весь песок на меня. Так накрыло, что остались только на поверхности ноги. Хорошо, солдаты шли, увидели мои сапоги и откопали.

Воспоминания ветерана прерываются, когда мы подъезжаем к музею. Он твёрдой рукой открывает дверь автомобиля и направляется к зданию.

– Свой клинок со времён войны в руках не держал, – говорит Николай Гудков. – Когда возвращался из Германии в 45-м, его у меня на границе с Брестом пограничники изъяли. Холодное оружие всё-таки.

Научный сотрудник музея Александр Нестерович ждёт нас на входе. У него в руках шашка и ставший хрестоматийным благодаря фигуре Чапаева головной убор.

– У вас и папаха есть? – улыбается Николай Гудков. – Дайте-ка примерю.

Он водружает её на голову и, взяв в руку шашку, становится похожим на былинного казака. Поверх плеч мы набрасываем ветерану бурку.

– Не тяжело? – спрашиваю, глядя, как фронтовик заносит над головой оружие.

– Не-е-ет, – Николай Иванович щурит под нависшими бровями глаза, всматривается вдаль. – Мне этот клинок пришлось применить под Ковелем, когда гнали немецкую пехоту.

– Кого-то рубанули? – настраиваю собеседника на рассказ.

– Такого намерения у меня не было. Немцы поднимали руки и сдавались. Но вот наш лихой командир никого не щадил. Мстил за то, что его семью фашисты расстреляли. Сёк нещадно. Бывало, даже тех немцев, которые сдавались. Поднимут руки, а он подскочит и хвать по руке шашкой. Гитлеровцы, зная, что возможен такой исход, падали под наших лошадей, понимая, что конь на человека никогда не наступит, перепрыгнет.

– И долго вы так воевали?

– С 1943 по 45-й год. Правда, начинал я, как пулемётчик на тачанке, подавлял стрельбой из «Максима» огневые точки врага. Если лошадей в бою убивало, то и тачанка переворачивалась, ну и весь пулемётный расчёт на землю летел. После одного из таких сражений меня пересадили кавалеристом-сабельником на коня.

– Сразу освоили шашку?

– Сначала было просто интересно держать в руках, как если бы это была игрушка для мальчишки. А потом, когда обучили рубить, понял, что шашка – смертельное оружие.

Тренировались мы на лозе. Лошадь шла на большой скорости, а кавалеристы должны были рубить растение направо и налево. Учили нас и колющему движению, но оно было не таким эффективным, – пальцы Николая Ивановича ещё крепче сжимают оружие и, проведя рукой по лезвию, он добавляет: – Наточить бы её получше. Моя была острая, как бритва. Некоторые кавалеристы даже брились с помощью шашки. А мне она помогла срубить замок на двери грузовой машины, из которой я освободил еврейских женщин. Отбили мы её на границе с Польшей у фашистов. Немцы везли пленённых в концлагерь. Меня потом представитель Израиля за этот эпизод фронтовой биографии даже медалью наградил, – Николай Гудков указывает на отсвечивающую серебряным блеском награду. Также у него на груди мерцает орден Отечественной войны и медаль «За боевые заслуги».

Пока ветеран рассказывает, видно, как в стали отражается мужественный профиль собеседника.

– Шашкой я это оружие на войне никогда не называл, – признаётся Николай Иванович. – А только клинком. Что-то в этом слове есть возвышенное. Скажу честно, тяжеловат клинок для меня стал. Но рука не сдаётся, держит. Значит, хватает ещё здоровья.

– Сколько же вам лет? – продолжаю беседу.

– Через три месяца 92 будет. Но я ещё держусь. По утрам километров десять трусцой бегаю.

– И давно? – искренне удивляюсь.

– Да лет 30, наверное. Раньше преодолевал по 15 километров. Но врачи сказали, чтобы не больше трёх–пяти в день проходил. Но мне этого мало. Норма – десять.

– В соревнованиях случайно не участвуете?

– Там за результатом бегут, а я за здоровьем.

В машине на обратном пути Николай Гудков вспоминает, как встретил День Победы в немецком городе Риза: «Стреляли крепкое! Кругом “Ура-а!” У меня было восемь патронов, так все из карабина выпалил в воздух».

После войны ветеран ещё 27 лет служил в танковых войсках. Сейчас он подполковник в отставке.

– Немножко растревожился я, – крепко пожимая на прощание руку, признаётся Николай Иванович. – Один остался. Никого из боевых товарищей уже нет в живых. Да и кавалерии сейчас нет в армии. Но наше славное прошлое… оно, оно всегда с нами. И я горжусь, что был кавалеристом.

Автор фото: Анна Пащенко