Недетский дневник: воспоминания гомельчанина о военном детстве

В 1941 году мне было 9 лет. Мы жили в Белице на улице Урицкого, 48. Мама Анисья Арефьевна работала на заводе «Изоплит» (сейчас «Гомельобои»). Когда началась война, нас эвакуировали: посадили на подводы и увезли в сторону Добруша. Мама взяла с собой только книги. Всё же мы наивно верили, что война ненадолго…

Доехали до границы, остановились в деревне Юрковичи. Нам выделили дом, мама устроилась в колхоз, где помогала собирать огурцы. Однажды к деревне подъехала чёрная немецкая машина. Из неё вышли фашисты и стали стрелять по лесу. Это, наверное, был сигнальный знак, потому что со стороны кладбища сразу же «вывалились» десятки немцев. Они пошли по всем дворам: забирали свиней, коров, кур и тут же резали их. 

Наша семья решила вернуться обратно в Гомель. Пришли, а в нашем доме тоже полно немцев. Так и жили: они в одной стороне хаты, мы – в другой. Немцы нас, детей, ничем не угощали, а вот итальянцы были добрее. Я приноровился мыть им котелки, за что они щедро угощали супом. Однажды даже дали коровью ногу, которую я еле уволок. 

В памяти всплывает много историй. Например, как мы с другом Вовкой Маталыго провели небольшую «диверсию». Около Сталинской (4-й) школы, что на улице Международной, стояли полные бочки с бензином. Мы сделали подкоп под забором, открутили краник, начали сливать, и тут нас заметил немец. Вовка успел сбежать, а я застрял в заборе. В общем, высекли меня по полной, но отпустили. 

Шёл 1943 год. Однажды мама пошла искать еду и набрела на немецкую машину, полностью гружёную хлебом. Рядом с ней лежали мёртвые фашисты. Мой дедушка Арефий Васильевич нашёл какой-то лом и выломал в фургоне двери. Набрали столько, сколько могли унести: два мешка ароматного хлеба. Мы протопили печь, буханки порезали и насушили сухарей. Они нас и спасли от голода, потому что утром немцы согнали всех жителей и повели за город. Где-то у деревни Залипье нам удалось убежать. Две недели мы прятались в болоте. А Миша, мой старший брат, однажды вышел и попал в руки немцев. Его и ещё многих парней посадили в один из сараев. И здесь судьба повернулась к нам счастливой стороной. Мама подкараулила, когда их усадили в огромные грузовые машины, крытые брезентом, и как только фашисты отлучились, стащила Мишу. Так они смогли убежать. 

Приближался ноябрь. Мы остановились у дедушкиных родственников в Мильче. А немцы шныряли, проверяли, нет ли в домах взрослых мужчин. Город сильно бомбили. Наши самолёты разбрасывали листовки, в которых было написано: «Товарищи, сегодня в такое-то время прячьтесь: будет бомбёжка».

Я хорошо помню день 26 ноября. Слышу, бежит знакомый мальчик Гога и кричит на всю улицу: «Русские! Русские пришли!» Гомель встречал наших бойцов со слезами радости на глазах. 

Я мигом побежал в сторону Белицы, чтобы посмотреть, цел ли наш дом. Мост был взорван. Вместо него из досок и бочек соорудили временный новый. Солдаты шли по нему беспрерывным потоком, не протолкнуться. Я увидел, как из лодки, причалившей к берегу, высаживаются солдаты. Я туда. Попросил солдатика переплыть с ним Сож. Он говорит:

– Грести можешь?

– Могу!

Грёб я палкой от забора со всей силы.

Когда прибежал на родную улицу, ужаснулся: от нашего дома осталась только печная труба. Но сарай был цел. Туда мы и решили вернуться. Это было 28 ноября 1943 года. Шли по улице Будённого (современная Барыкина). На ней тоже не было ни одного дома, одни пепелища. Стояла только третья школа, и то заминированная. А у места, где сейчас Лебяжий пруд, лежали трупы, которые загружали  в обычные ящики. 

…Долгое время мы жили в яме, которую вырыли в сарае. Крыши в нём не было, и мы круглые сутки топили печку. Её соорудил дед из кирпичей, которых вокруг хватало. Потом в этом сарае завели коз, поросёнка и кур.

Я вообще был смышлёным мальчишкой. Уже когда город освободили, на железнодорожном вокзале в Новобелице часто останавливались эшелоны с советскими солдатами. Я сидел рядом с рыночком, который был у вокзала, и предлагал им почистить сапоги. За это кто хлеба даст, кто кусочек сахара, но в основном платили пачками с гороховым концентратом. Когда мама болела, мы её им и выхаживали. 

В 1944 году, когда мама пошла выписывать в райисполкоме лес для строительства дома, ей предложили вступить в черкасовскую бригаду. Нам привозили окровавленную солдатскую форму, а мы всей семьёй её стирали. Дедушка сделал бук (как бочка, но без клёпок), в него закладывали одежду, засыпали золой, мыла же не было, и заливали кипятком. Затем мама полоскала форму и высушивала. Делали всё бесплатно. За эту помощь райисполком вручил нашей семье благодарность. 

После освобождения жизнь постепенно начала налаживаться. Построили дом. Мишу, моего брата, призвали в армию на Дальний Восток. В скором времени и я ушёл служить матросом на Тихоокеанский флот.

Но до сих пор я помню те страшные годы и благодарен солдатикам, которые отвоевали для нас это мирное небо. 

Василий Дмитриевич Губкин, 1932 год рождения.

Автор фото: Анна Пащенко